Как всё устроено: Смотритель в музее
Смотрительница музея анонимно рассказала о фразе «экспонаты руками не трогать», раздражении, которое вызывают посетители, и о том, почему она никогда не сможет стать экскурсоводом.
Об обязанностях
Скажу сразу: об экспонатах в музее знают экскурсоводы и научные сотрудники, а мы даже не имеем права экскурсию слушать. Поэтому, если вы думаете, что мы здесь все уму-разуму набираемся, вы ошибаетесь, наша единственная задача — за посетителями следить. Да, экскурсоводы каждый день проводят рядом с нами экскурсии, но нам не разрешено слушать. Тут везде «глаза» стоят, посмотрите, вон видеокамеры. Если к какой-то экскурсии слишком близко подойдёшь, то выговор, наверное, не сделают, но на вид могут поставить.
Но вообще это от человека, конечно, зависит. Некоторые сами не интересуются, а некоторые практически второе образование получают. Я до этого музея работала в Пушкинском, там освоила всё западноевропейское искусство. Глазами-то я за посетителями смотрю, а ушами экскурсовода слушаю. Некоторые громко говорят, а некоторые очень тихо. А подойти и попросить говорить погромче не положено.
разговаривать с посетителями мы тоже не имеем права
Кстати, разговаривать с посетителями мы тоже не имеем права. Иногда очень хочется что-то рассказать, но мне запрещают. Потому что считают, что смотритель отвлекается, может что-то просмотреть: уведут картину, а я всё в экстазе разговариваю с кем-то. Плюс мы же не имеем специального образования, поэтому считается, что мы можем дезориентировать посетителей. Но когда ко мне кто-то подходит, я стараюсь ответить.
В мои обязанности входит следить за посетителями, чтобы не было никаких нарушений: экспонаты не трогали, не шумели, не говорили по мобильному телефону — это же музей. Иногда смотришь сквозь пальцы: если никого нет, можно и разрешить сделать звонок. А когда народу много, то не разрешаем, потому что это других отвлекает.
О нарушениях
Украсть — такого у нас не было на моём веку, но вот трогают экспонаты постоянно, пальцы свои оставляют везде. Это же экспонат, его музейные работники берут в белых перчаточках, когда куда-то переносят! А мы жирными руками ляпаем: и дети, и взрослые есть такие любопытные.
Тут в четырнадцатом зале иконы висят, и вот одна посетительница там стояла, молилась-молилась, потом мне говорит: «Можно я приложусь?» Я ей отвечаю, что это же не церковь, а музей, тут всё под сигнализацией — нельзя! Но я отвернулась — она приложилась, сигнализация сработала.
Или ещё в Пушкинском стояла женщина интеллигентнейшая, а я отвернулась ненадолго, поворачиваюсь, а она гладит голову лошади. Я прямо остолбенела, думаю — такая интеллигентная! Подошла к ней и говорю: «Что вы делаете? Руками ни в коем случае нельзя!» Она: «Извините-извините», отошла от меня и от лошади, но я чувствую, её какая-то мысль мучает. Девушка вернулась и говорит: «Вы извините, но вот я была в Лувре, и нам экскурсовод говорит: „Погладьте руками, потрогайте, почувствуйте теплоту мрамора“». Но одно дело мрамор, а другое — слепок, который недолговечный, который больше 70 лет не может существовать. Поэтому часто приходится говорить «не трогайте».
На Волхонке в основном слепки, но и мрамор тоже нельзя трогать, и бронзу нельзя. Ничего не разрешают трогать. Может, что-то надо и разрешить, но это вопрос спорный. Вот говорят, сейчас какой-то еврейский музей открылся, где всё можно трогать. Я там ещё не была — надо посмотреть.
О посетителях
К посетителям отношусь по-разному. Но мне скучно стоять, когда нет народу, меня посетители чаще радуют, а кого-то и раздражают: конечно, если он идёт в пальто, с зонтом, с мобильником и не обращает внимания на тебя. Или докучные посетители, которые с глупыми вопросами подходят, меня раздражают. Спрашивают в основном, где туалет, но это ещё нормально. А так... Ну вот сегодня меня спросили, как при царе освещался музей. Я говорю: я не знаю, как он освещался, я в то время не жила, и нам не объясняли.
Молодёжь в основном невоспитанная сейчас идёт и такая... своенравная, что ли. Замечание делаешь — как стенке говоришь, не реагируют. Грубо не отвечают, потому что на мою седину смотрят, наверное. Но отойдут и как нарушали, так и продолжают нарушать правила.
Отошли и дальше побежали.
а там — уже не моя территория
Иностранцы часто сюда приходят, но они не понимают по-русски, а мы по-иностранному. Если нужно раздеться, покажешь, где гардероб. Какие-то отдельные слова они тоже знают, как и мы. А так разговорной речи у нас нет. Руками объяснишь замечания. Они как-то понятливее, чем русские.
Самый большой наплыв у нас в субботу и воскресенье. В каникулы детей много идёт. Когда много народу, сложно работать: нужно постоянно ходить по залу, смотреть, чтобы ничего не произошло. Когда детские экскурсии, тут шумно. Они же бегают, носятся. Хорошие детки, но если лоб разобьют — кому отвечать? У нас тут всё под стеклом, а он бежит, стекло не увидел, врезался, потом ревёт.
Но вообще при мне такого не было, чтобы дети лоб разбивали. Им сделаешь замечание — они отошли и дальше побежали. А там — уже не моя территория. И ничего украсть при мне не пытались или испортить. Хорошие мне попадались.
О карьере
Я, когда ушла на пенсию, долго не работала, с внуками сидела. Потом чисто случайно пришла на Поклонку со своими сёстрами, и мы зашли в музей Великой Отечественной войны. А там меня стали уговаривать на работу устроиться — я устроилась, вот и всё. У меня там знакомых никаких не было, ко мне просто работники музея подошли: им нужны были сотрудники, ведь музейных смотрителей всегда не хватает, потому что платят нам всего ничего.
Никакого обучения профессии, конечно, нет, есть только должностная инструкция, я уже не помню, что там написано. Но наши обязанности — ходить и глядеть. Если какие неполадки — сообщаем хранителям. Если человеку плохо, мы можем позвонить — у администратора есть аптечка. Если какое хулиганство или попытка воровства, у нас есть сигнальные кнопки, с помощью которых мы вызываем милицию. Вот они — раз, нажал на кнопочку — милиция прибежала.
В общем, график мне здесь очень нравится: один день работаешь, один отдыхаешь, перерыв на обед — 50 минут, ещё есть полчаса на чай. А когда музей закрывают, по всем комнатам проходит комиссия, и всех работников выпроваживают, никто здесь ночью не гуляет. Комиссия состоит из хранителя, милиционера, пожарника, электрика. Они проверяют, всё ли в порядке в залах, на месте ли экспонаты, работает ли сигнализация. Это бывает каждый день.
О коллегах
У нас есть и молодые девушки, которым около 40, хотя, наверное, это уже не девушки — женщины, есть люди за 50 и вплоть до 80. В основном, конечно, пенсионеры работают, что уж говорить.
Нам интересно здесь работать: все новые выставки мы бегаем смотрим, обсуждаем между собой. Контингент разный. Есть совсем малограмотные, но это в основном молодые. Потому что, я считаю, в смотрители идут те, у кого не задалась жизнь — из молодых-то. Но есть и очень интеллигентные старушки, мы всё обсуждаем: и выставки, и семью — у кого что наболело.
мои дети сюда приходили, им не понравился музей
Многие путешествуют, практически все по два раза в год за границу ездят и в музеи там тоже ходят. Мне не довелось никуда съездить, у меня двое внуков, и я на них трачу все свои деньги.
У нас есть своя комната, мы там и переодеваемся, и обедаем. И у экскурсоводов в музее — своя комната, у хранителей — своя. Они там и обедают, и чай пьют, мы с ними пересекаемся только в залах.
Карьерный рост. (Смеётся.) Нет, такого не бывает. Я могу стать только старшим смотрителем, но это дело неинтересное и хлопотное, потому что там ты имеешь дело не с экспонатами, а со смотрителями как администратор.
О любимом экспонате
Любимого экспоната у меня нет, но мне нравится, например, вот это царское место. Оно стояло в Успенском соборе, Иван Грозный там Богу молился, только это копия, а не подлинник. А вот мои дети сюда приходили, и им не понравился наш музей. Они быстро прошли по всем залам, посмотрели. Зять сказал, что здесь надо очень долго ходить и очень много читать. Дочери просто сказали, что неинтересно, что тут много старых вещей: они у меня историю не любят. Но как я могу обидеться? У каждого свои вкусы.
|
